Советница Тихановской рассказала, как в Офисе переходят на белорусский язык
Офис Тихановской за последние годы заметно белорусизировался — гладко ли проходил этот процесс? Легко ли белорусу, который был русскоязычным, прокачать язык до уровня native? Советница Светланы Тихановской по правовым вопросам Кристина Рихтер рассказала об этом BGmedia.
Юристка Кристина Рихтер скоро отметит три года своей работы в команде Светланы Тихановской. Сейчас она является советником по правовым вопросам. До собственной эмиграции из Беларуси Кристина занималась вопросами трудоустройства молодежи, распределения и трудовых прав.
В команде Тихановской Кристина приняла принципиальное решение: публично разговаривать всегда по-белорусски. Насколько это сложно в юридической сфере?
Недостаток слов
— Я родилась в Минске и училась в такой школе, где, конечно, были занятия белорусского языка, но как что-то дополнительное. Всегда все было по-русски. У меня полностью русскоязычная семья. Поэтому так получилось, что у меня было немного возможностей получить белорусскоязычное образование или как-то развивать белорусскость с детства.
Бывает, я завидую своим коллегам или знакомым, у которых родители с детства разговаривали по-белорусски.
Где-то в 2014-2015 году я познакомилась с общественным сектором, пришла в независимую студенческую организацию. И так случилось, что там было много людей, которые говорили по-белорусски. Моя подруга, общественная активистка Марина Штрахова, всегда разговаривала на белорусском языке. Я у нее даже спрашивала: «А как ты в жизни разговариваешь?»
Я тогда уже работала юристом в организации, и мне было трудно представить, как я могу, например, позвонить клиентам и начать с ними разговаривать по-белорусски.
Помню, что первое время мне было очень трудно разговаривать и вообще воспринимать белорусский язык.
Во-первых — тяжело, конечно, психологически. У меня профессия такая, что мой главный инструмент — язык. И если у тебя не хватает слов, чтобы обосновать свою позицию, то это очень сложно, создает психологические барьеры.
Но самое сложное было то, что не хватает словарного запаса, потому что когда ты разговариваешь с человеком и всегда используешь одни и те же слова, то это выглядит достаточно бедно. Ну и просто когда ты начинаешь разговаривать на языке, который для тебя, честно говоря, не был с детства основным, это психологическая перестройка.
Для всех языков есть одинаковые советы: я стала много читать по-белорусски, слушать. Я не люблю по отношению к белорусскому языку слово «заставляла», но я говорила себе, что надо разговаривать.
Также у меня была подруга, полностью с детства белорусскоязычная. И как-то так случилось, что когда мы с ней разговаривали — а разговаривали мы очень много, она по-белорусски, я по-русски — в голову естественно легло то, что она говорила. Сейчас я думаю, что именно она, а также Марина, оказали большое влияние на меня. Если вокруг тебя есть окружение и ты почти каждый день общаешься с человеком, который говорит по-белорусски, оно естественнее ложится.
Четыре языка
После этого я часть времени пользовалась белорусским, часть русским, часть английским языком. Но не было такого, чтобы я в жизни много использовала белорусский язык.
Я начала это делать уже после того, как уехала из Беларуси в 2021 году. Тогда это стало естественно.
Я понимаю, что некоторые слова говорю или пишу неправильно, ведь грамматика — это то, что нужно сесть и изучать. Но это не так, как разговаривать на иностранном языке: когда ты переводишь на свой. С белорусским так случилось, что просто берешь и разговариваешь.
В моем окружении все больше и больше людей, которые в бытовой жизни разговаривают исключительно по-белорусски.
Если честно сказать, то я каждый день использую четыре языка: русский, белорусский, английский и польский. Все мои языки сейчас перепутаны, нет их в чистом виде.
Военный фактор
Когда я стала советником Светланы Тихановской, мое принципиальное решение было — все публичные коммуникации давать на белорусском. Поэтому если мое интервью написано на русском — скорее всего, так сделало издание.
Я перевела все свои девайсы на белорусский язык, но заметила очень интересную вещь: если ты что-то хочешь найти в гугле, тебе нужно это сделать по-русски. Мало информации на белорусском языке. Бывает, я что-то по праву ищу на белорусском, — например, Пакт о гражданских и политических правах. Скорее мне выдадут какой-то украинский ресурс, потому что очень похожий язык.
Конечно, хотелось бы полностью перейти на белорусский язык во всех своих сферах жизни, но недостаток информации вынуждает искать по-русски. Это означает, что мы должны делать свои ресурсы на Википедии, публиковать рецепты и другие свои вещи, переводить законодательство на белорусский.
Уже позже призналась себе, что стала быстрее переходить на белорусский с началом войны, так как мне хотелось в глазах иностранцев отделить себя от россиян. Здесь есть психологический фактор: не хотелось быть каким-то образом дискриминированной из-за русского языка.
Хотя когда полностью исключают русский язык, у меня как человека, работающего с международным правом, всегда есть вопросы. Русский язык все-таки очень распространен и является одним из шести языков ООН. На мой взгляд, разные народы должны искать возможности общаться друг с другом на одном языке.
Среди моих друзей мы тоже первое время (с началом российского вторжения в Украину. — Ред.) больше общались на белорусском.
Принципиальная позиция
В Офисе Тихановской есть много людей, которые говорят по-белорусски, а есть часть, которая говорит на русском. Всегда были движения к тому, чтобы переходить на белорусский.
Светлана Тихановская и Кристина Рихтер. Фото: t.me/tsikhanouskaya
Не помню такого, чтобы кто-то пришел на планерку и сказал: так, с завтрашнего дня все разговариваем по-белорусски. Если говорить о коммуникационной стратегии, то, наверное, у команды коммуникации было какое-то обсуждение.
Люди сами решали для себя, или руководители каких-то департаментов говорили: давайте переведем все материалы на белорусский.
Если говорить непосредственно о моем отделе, то я приходила и говорила: моя принципиальная позиция — коммуникация на белорусском, поэтому любое слово, которое исходит от меня как представительницы офиса, должно быть на белорусском.
Конечно, бывают исключения. Мы много работаем также на английском языке, поэтому у нас бывает путаница.
Если говорить о словарном запасе или о грамматике, мне приходится учиться до сих пор. Я понимаю, что если человек с детства не разговаривал на каком-то языке, то, чтобы разговаривать на уровне native, нужно прилагать усилия.
Когда я стала публично говорить по-белорусски, у меня уже был круг друзей, которым я могу написать и спросить: вот, например, есть «вопыт» и «досвед». В каком случае лучше использовать то или иное слово? Это не было так, что они сами приходили и говорили: если что, к нам обращайся. Я просила: если не будет напрягать, я буду спрашивать. Людям было всегда приятно, что я обращаюсь.
Читайте также:
«Пусть кто-нибудь уже наконец скажет: надо изучать белорусский как иностранный язык»
